Брат-гусляр
Эх, душа, как расплясалась ты на снеге красном!
Да развесила грехи свои на бельевой веревке:
Тяжелы они, не сохнут да висят напрасно,
Чья рука их снять отважится да без лихой сноровки?!..
Эх, душа, как веселилась в теремочках дивных,
Да пресытилась весельем, изломав себе подковы.
Бей челом-то спозаранку о плакучу иву.
Пьян кузнец, не видать теперь душе тех подков-то новых…
Настрогал я домовинку ‒ схоронился плакать.
А веревочка свилась вдруг да во мрак, в клубок змеиный.
И от слезок угольных, глянь, проступили знаки.
Не заметил, дуралейка, налетел душой на клинья…
Эх, гусляр-пастух, как от игры твоей мне тошно.
Домовиночка моя худа ‒ сквозняки в ней стылые.
Да хоть сырую глину ешь ‒ не пробить окошко.
А пробьешь, что толку, брат-гусляр ‒ лица там унылые.
Жжет туман, гляди, как жжет ‒ и плавится душонка.
В ступе кровь месить как тать ‒ там за серебряник куличек.
Эх, брат-шут, а ты спляши на яровом мне шелке!
Слышал, как ветра ревут сквозь пальцы? ‒ так шаманов кличут.
Сыт тимпан их, сосцами выкормлен да волчьими.
Скорбь на мельнице, в слоновой кости жернова теснятся.
Рвите душу, голытьба, да рвите ее в клочья.
Рвите удила ее, но накипь слез не троньте, братцы…
Гол шаман да батогами век постится пашня.
Все кресты срослись, и тени убежали в крик Распятых.
А мою голубку сбил с пути кровавый кашель.
И поэт закрыл глаза в петле, благоухая мятой…
Эх, пироги на скатерти, а забиты илом.
Дочери Луны скулят ‒ их Голоса сведут к безумству.
Ты катись, душа, по кочкам да ищи след милой.
А где искать ей? ‒ там мост мой разводной съедает чувства.
Где ж мой конь? ‒ на стропилах он да прибит, калека.
Седлами его томится печь ‒ пропал мой теремочек.
Эх, гусляр, ты не горюй, что холодеют веки.
Ты там за околицей играй ‒ да резче, жестче, звонче…
~7 марта 2008~
Сейчас читают…